Емельянов Александр Васильевич (1929-2011)

Предисловие.

Человек родился. Это - младенец, несмышленыш, слабый, беззащитный, беспомощный. Это только сырой, материал, из которого когда-нибудь получится человек, после того, как жизнь отшлифует его. Это существо, родившееся независимо от его воли, которому суждено плыть по житейскому морю, где его ожидают и шторма, и мели, и другие опасности. Ему еще предстоит научиться плавать, бороться со стихией, чтобы переплыть это море, приобрести опыт, знания, внести свой вклад в человеческую копилку.

От чего же зависит успешное плавание: от множества факторов - это и генетическая память, и опыт, приобретаемый в течение жизни, и время, в котором он живет, и Его Величество Случай, и, конечно, (в первую очередь), воспитание, полученное в семье. А из того, как человек сумеет воспользоваться всеми этими факторами и складывается его Судьба.

У кого-то она незаметна, у кого-то - как метеор в небе - оставляет яркий след в жизни человечества. Но, в любом случае, воспоминания о человеке, времени, в котором он жил, событиях, с ним связанных, должны сохраниться в памяти его потомков. А, значит, человек, о котором остаются воспоминания, не исчезает бесследно.

Поэтому, я давно собирался занести на бумагу то, что знаю о своих близких и дальних родственниках, какими они сохранились в моей памяти, о событиях, оставивших отпечаток в истории моей семьи.

Мне жаль, что эта задумка не осуществилась, когда еще был жив мой отец - Емельянов Василий Григорьевич. Мы с ним мечтали об этом, но не получилось - работа, другие заботы, его болезнь... а он много знал о жизни нашей семьи и я бы смог заглянуть дальше в свою родословную.

Семья, отношения в ней, пример родителей - все это формирует становление ребенка, как личности. А результат - как в любом производстве - либо брак, либо качественный продукт. И все-таки у каждого - воспоминания детства, как бы тяжело не жилось - светлые и теплые, как ласковые глаза и руки родителей, парное молоко, запах свежескошенной травы и синяя даль неба над головой, бескрайняя, как будущая жизнь.

Я хочу на примере своего генеалогического дерева показать, откуда идут мои корни, как разрасталось это дерево, появлялись новые побеги и вот уже целая роща зазеленела... И как ветер, срывает и уносит с собой вдаль листья, так и жизнь разбрасывала родственников по всей нашей необъятной стране от Западной Украины до Приморского Края: г. Львов, г. Артем, Середина России, Черноземье, Сибирь, Кавказ, Подмосковье... и это только то, что я знаю.

Собрать все это воедино не так-то просто. Я попробую воссоздать хотя бы отдельные фрагменты судеб в контексте истории нашей страны примерно за 100 лет. И как ни одна картина не существовала бы без отдельных мазков на холсте, так общая картина человечества не получилась бы без знания жизни отдельных людей.

Цель моих записок - оставить память о своих предках для внуков, племянников, родственников, как о живых людях, а не просто как о надписях на генеалогическом дереве - имя, фамилия, отчество, дата рождения - дата смерти.

О родном селе.

Родился я 24 сентября 1929 года, в селе Солдатском Тербунского района, тогда Центрально-Черноземной, затем Курской, а сейчас Липецкой области. Район этот на Юге граничит с Воронежской областью. Это - центр России, ее коренные земли, отсюда русский народ расселялся по всей нашей стране, в том числе и в Сибирь (но об этом позже). Немного слов о селе. Село Солдатское находится в 4-х километрах южнее районного центра - Тербуны, расположенного на железнодорожной ветке Москва-Донбасс. Его так и звали раньше Станция. Станция Тербуны возникла намного позднее, чем окрестные села (Солдатское, Вторые Тербуны, Казинка),- в связи с прокладкой железной дороги, а поэтому очень быстро разрослась до районного центра. Солдатское же - старинное село, насчитывающее в 30-х годах более 1000 дворов. Делилось оно на "порядки" (улицы). Каждый "порядок" являлся как бы обособленной частью села. Когда весной на Пасху, выходили за село, на выгон, на "кулачки", то каждый "порядок" представлял свою команду.

Село раскинулось по берегу небольшой речки "Олымчик", ее даже на картах нет, но она есть, впадает в реку Олым, а нам, детворе казалась большой рекой, тем более что на всем своем протяжении там были плотины, на которых стояли водяные мельницы. Пруды при них были замечательные - незаменимые для орошения садов и деревьев на плотинах, и, конечно, для рыбной ловли. В живописных местах, вниз по "Олымчику" располагались до революции помещичьи усадьбы - Митевские, Синявские с прудами и мельницами в окружении густых лесов. Название свое Солдатское получило потому, что, до революции его крестьяне считались государственными, т.е. помещиков в селе не было, и сюда отселяли отслуживших солдат.

Как известно год моего рождения - 1929 - был годом коллективизации, изменившей во многом жизнь крестьян на селе. Как я помню, в середине 30-х годов в селе было 9 колхозов (каждый "порядок" - колхоз). Они были небольшими - сейчас бы их называли бригадами одного колхоза.

Дед мой по матери - Сидор Евдокимович Жиров - долгое время был секретарем сельсовета, человек грамотный, рассудительный и честный - он помогал людям разбираться в различных бытовых и житейских вопросах. Поэтому, обычно каждое утро начиналось у нас с таких вот "разборок". Случаев было много - то по весне один колхоз утащил стог соломы у другого - кормить скот надо - (о сене в те времена и не заикались), то конягу из конюшни увели, или летом вытащили рыбу из чужих сетей. Всякое бывало.

Но нам - детворе - до всего этого было далеко. Мы наслаждались всем, что дарит человеку природа - летом пропадали на пруду - купались до посинения, загорали, ловили рыбу, бывало, лазили и по садам (хотя почти у всех яблоки, груши, сливы, вишни были свои), но так уж всегда было в натуре у мальчишек - собиралась ватага и бедокурили.

В конце 60-х годов, после многих лет отсутствия в родных местах, я вновь побывал в Солдатском. Военное лихолетье, послевоенные, трудные годы оставили свой след. Фронт Великой Отечественной прошел по нашему селу, дальше фашисты не продвинулись, т.к. линия фронта " Елец - Тербуны " и далее на Воронеж проходила по Солдатскому. К 60-м годам село уже было восстановлено, но окружающей природе был нанесен непоправимый ущерб, особенно, это, было заметно, на примере деревьев. Фронт стоял зимой и, как рассказывали местные жители - как немцы, так и наши рубили деревья на топку.

Когда мы играли ребятишками в "войну", кто бы мог подумать, что настоящая война докатится до наших мест. И все же, несмотря ни на что, общий облик села сохранился.

Когда я пришел на место, где была наша усадьба (мой дед в 20-х годах высадил, сад и я его хорошо запомнил), то там не нашел ни одного деревца - все было голо. Сохранился лишь родничок с прекрасной водой, которую я пил с таким же удовольствием, как и в детстве.

Но не все разрушения можно списать на войну. Вот церковь с колокольней - гордость селян, - которую строили всем миром, была разрушена в 1935 году. Я помню, что высота колокольни была такая, что с ее верхушки видна была вся округа, даже город Елец, находившийся за 60 км от села. Чтобы завалить колокольню была организована бригада из своих же сельчан. Они вырубили из окружности основания шесть ниш, соорудили в нишах деревянные опоры, которые затем облили керосином и подожгли. И когда они сгорели, колокольня рухнула, а громадный крест с огромной высоты вонзился в землю более чем на 2 метра вглубь. Народу было при этом великое множество. Я по малолетству там не присутствовал, но все видел из окна своего дома. Особенно запомнилось как, в течение нескольких дней, горели опоры в нишах. Ночью картина была впечатляющая.

Вспоминаются стихи Некрасова:

"Плакала Саша, как лес вырубали,

Ей и теперь его жалко до слез

Сколько там было кудрявых берез".

Перефразируя Некрасовские слова, хочется сказать:

"Плакали люди, когда колокольни ломали,

Сколько их было на нашей Руси.

Слезы в глазах у народа стояли

Когда они видели

Как падали вниз с большой высоты

Святые кресты.

Жаль было видеть, как пропадали

Мирские труды".

Дело в том, что храмы строились в то время на средства и трудом мирян. Всем миром строили храмы. Это вроде хозспособа нашего времени. Тем более что кирпич делали недалеко от села на его окраине. Называлось это место, как я помню, - "выгон". В 30-х годах там остались ямы, где обжигался кирпич. Глины для кирпича там было достаточно.

Через несколько лет, когда я уже учился в школе, нас направляли летом на разборку развалин колокольни. Каждый кирпич давался с большим трудом. Старики говорили, что раствор для кладки готовился с примесью яичного белка. А сохранившийся первый этаж колокольни и коридор между колокольней и церковью отремонтировали и отдали под школу, где я и учился.

Также была разобрана и кирпичная ограда вокруг кладбища, где были похоронены мои мать и дед Сидор Евдокимович. Кирпич от ограды был вывезен куда-то для других нужд. В 60-х годах от колокольни остался обрубок цоколя. А сколько таких обрубков, непригодных для восстановления стоят сейчас во многих селах. Поздно сокрушаться над этим или объяснять такие поступки человеческой глупостью, страхом ослушания или просто бездумной готовностью выполнять все, что ни прикажут. Можно только надеяться, что таких моментов в истории будет меньше и радоваться, что многое было спасено. И там, где соборы и церкви сохранились и были восстановлены - они еще долго будут украшать наши города и села, как, например, в городе Анне, Воронежской области, в г. Ельце, в г. Задонске. Страшно представить себе разрушенными архитектурные жемчужины Золотого Кольца России. И везде, где люди строят и восстанавливают церкви - они возрождают веру.

Я - атеист, хотя бабушка говорила, что меня крестили. Но вера в то, что человеком управляют не только физические или социальные законы, а еще и моральные каноны, когда-то данные людям для того, чтобы не оскотиниться, должна быть в каждом человеке.

И люди, разрушающие, и люди, со слезами на глазах, наблюдающие за ними - так было во все времена и везде. Вечная борьба Добра и Зла.

Помимо религиозного аспекта, восстановление разрушенных храмов - это еще и воскресение памяти нашей истории и культуры, а, значит, и возрождение исконной России.

Мои корни.

В 1941 году, в феврале месяце, вся наша семья переехала в Сибирь, в Красноярский край по месту работы отца, но об этом я расскажу позже.

А сейчас - о моих "корнях" - родителях, предках - все, что осталось от их рассказов и воспоминаний. Больше всего таких воспоминаний у меня от моей бабушки Марфы Григорьевны Жировой (девичья фамилия - Михалева). Она много помнила, много знала историй, и событий и, вообще, человеком была интересными и самобытным.

Родился я в семье крестьянской - и, по отцовской, и по материнской линии все предки были потомственные крестьяне. Дед - Емельянов Григорий Яковлевич, 1881 года рождения, жил в селе Солдатском, семья его была большая, как и большинство крестьянских семей на Руси. Сыновей было пятеро, дочь - одна. Люди они были работящие, не пьющие и, кроме чисто крестьянского труда на земле, умели еще плотничать. После женитьбы сыновей, рабочих рук прибавилось, да и земли было достаточно, т.к. в те времена земельные наделы выдавались семье, на членов мужского пола. В общем, хозяйство было сильное и в период коллективизации относилось к середнякам".

По материнской линии было иначе. Я уже выше говорил о бабушке, родом она - из Казинки, что в семи верстах от Солдатского (в сторону Воронежа). Отец ее (мой прадед) был мельником. Семья тоже была большая: шесть человек детей. Судьба их сложилась интересно. В начале века, когда еще железная дорога в Сибирь, проложена, не была, четверо его детей направились за Урал на "свободные земли". В те времена переселение из глубинки Центральной России в Сибирские земли было уделом людей предприимчивых, инициативных, которые не останавливались перед трудностями.

К таким людям относились и мои предки по материнской линии.

Как рассказывала Марфа Григорьевна, собирались в дальний путь несколько семей (в том числе три ее брата и сестра), а весной на лошадях с повозками, набитыми скарбом, всей живностью - наподобие цыганского табора - начинали свой путь на Восток. Ехали без спешки, останавливаясь, оглядывая места. Так мои предки и добрались к осени до Енисея и там остановились окончательно.

Вот так и оказалась в Сибири наша ветвь по линии Михалевых, которая там закрепилась, проросла и сейчас насчитывает десятки моих дальних родственников уже четвертого поколения тех переселенцев.

В России (так раньше говорили в отличие от Сибири) осталась моя родная бабушка Марфа Григорьевна. Родилась она в 1869 году в селе Казинка, вышла замуж за Сидора Евдокимовича Жирова из села Солдатского. Нрава она была бойкого, в отличие от своего мужа - спокойного и рассудительного человека. В начале их семейной жизни, когда мужа призывали в армию, она, с группой таких же солдаток, отправилась в Киев пешком - на богомолье. Шли они около месяца: туда 800 верст и обратно, по другой дороге - более 600 верст. Посмотрели Киев, посетили Киевско-Печерскую Лавру, помолились. Впечатлений от этого путешествия осталось у бабушки на всю жизнь очень много. Да и как по-другому? Это сейчас, не выходя из квартиры, можно и по "ящику" пол мира посмотреть и со многими поговорить по телефону за один день.

У Марфы Григорьевны и Сидора Евдокимовича было семь детей: Сергей, Валентин, Петр, Лидия, Мария, Анна и Александр (Анна - моя мама). Всем им родители сумели дать образование и, как говорится, вывести в люди.

Сергей и Валентин окончили в Киеве Коммерческое училище и стали, если судить по сегодняшним меркам, экономистами. Мария, Анна, Александр получили педагогическое образование. У Петра сложилась несколько иная жизнь. Он в 17 лет ушел вместе с Красной Армией воевать, дошел до Кавказа, а там, после окончания Гражданской войны, обосновался, работая в снабженческих структурах до Великой Отечественной войны.

К его судьбе я еще вернусь. Мария учительствовала всю свою жизнь до пенсии. Александр был директором школы в с. Латном под Воронежем до 1941 года, когда он был призван в армию. Он погиб под Смоленском. Сергей, Валентин и Лидия умерли рано, детей у них не было.

У дяди Пети осталась дочь - Людмила, у Анны один я (она умерла в 1931 г. от воспаления легких, когда мне исполнилось полтора года), у дяди Шуры - сын Леонид, у Марии - три сына: Владимир, Леонид и Анатолий.

После смерти моей матери, я воспитывался в семье бабушки и дедушки - Сидора Евдокимовича, которые жили с моей тетей - Марией (она была учительницей в селе Солдатском). В 1938 году отец мой женился на сестре матери - тете Марии. Таким образом, Владимир, Леонид и Анатолий - мои сводные братья.

У отца моего - Василия Григорьевича судьба и жизнь сложилась непросто.

Крестьянский сын, до своей женитьбы, как и многие другие молодые ребята, в свободное от полевых работ время, подрабатывал в строительных артелях. Он освоил специальности плотника, каменщика, штукатура.

В конце 20-х и в 30-е годы в стране началась индустриализация - строились заводы, фабрики. Везде нужны были рабочие руки. Со своими артелями отец побывал на стройках в Баку, Тифлисе, Ростове (на строительстве Ростсельмаша), затем, после смерти моей мамы уехал в Воронеж. Работал плотником и одновременно, как тысячи других молодых людей, начал учиться на рабфаке. Окончив его, поступил в Воронежский Зооветеринарный институт, который окончил в 1940 году. Его направили работать ветеринарным врачом, в Сибирь, в Совхоз Июсский, Красноярского края. Этот Совхоз расположен в Хакасии, в тех же местах, где и жили наши родственники по материнской линии, о которых я рассказывал раньше. И, когда мы приехали в феврале 1941 года к отцу всей семьей - бабушка, тетя Мария, (на которой к тому времени он уже женился), Григорий Яковлевич (мой дед по отцу), я и мой двухлетний брат Володя - то попали к своим родственникам, давно обжившим Сибирские места. Поэтому, нам было много легче осваиваться, учитывая, что через 3 месяца началась война. Так для меня начался новый сибирский период жизни, но детство еще не кончилось.

Вся наша большая семья жила очень дружно. Правда, к этому времени мой дедушка Сидор Евдокимович уже умер (в 1939 году) и остался лежать в родной земле. Но в моей памяти он как живой - высокий, статный, спокойный, с красивой белой бородой. Они с бабушкой были грамотными людьми (в армии дед был писарем) и в моем представлении относились к новой сельской интеллигенции. Судьба второго моего деда - Григория Яковлевича несколько иная. Он крестьянствовал до 1930 года, затем после образования колхозов, разделил свое хозяйство между сыновьями, вступившими в колхоз, а сам уехал сначала к младшему сыну Никите в Донбасс (жена его к тому времени уже умерла, и я ее, совсем не знал), а затем с 1941 года жил с нами в Сибири. Когда я уже начал работать после института, все мы переехали в Куйбышевскую область, село Пестравка, где в 1956 году дедушка умер. Бабушка Марфа Григорьевна умерла в 1946 году в Сибири. Она похоронена в местечке Марчелгаш в 12 километрах от станции Шира в Хакасии, где проживала в то время ее сестра Ольга Григорьевна.

Помню тот майский день. Я заканчивал 10-й класс, единственной десятилетней на весь район школе в Шира. Утром приехала моя вторая мать Мария Сидоровна с двухмесячным Толиком на руках и сообщила печальную новость. Бабушка для меня была одной из самых дорогих мне людей. Она вырастила и воспитала меня, передав мне, часть своей замечательной, доброй души. Память о ней будет со мной всю жизнь.

Теперь принято считать, что характер человека закладывается еще в утробе матери, так или нет - не знаю, возможно, но как влияет воспитание на ребенка - могу показать на моем примере.

Как я уже говорил, остался я без мамы, когда мне было 1.5 года на руках своей бабушки и тети. Для отца смерть жены была тяжелейшим ударом - ей в то время было 20 лет, и она ждала второго ребенка. По-моему, это было главной причиной, заставившей его уехать из Солдатского, чтобы как-то заглушить боль от утраты любимого человека.

Итак, я остался фактически без отца и матери, и все заботы обо мне легли на плечи бабушки, дедушки и тети Марии (я ее называл - Маня). Она сама никогда не настаивала, чтобы я называл ее мамой. Но не это главное, а то, что она действительно стала для меня родной матерью. Я никогда не чувствовал разницы в ее отношении ко мне и к родным детям.

Бабушка.

И все же, главную роль в моем воспитании играла бабушка - Марфа Григорьевна - всю жизнь, вплоть до ее смерти.

Чтобы научить ребенка хорошему, доброму восприятию мира, нужно, чтобы сам воспитатель был таким человеком, а всеми этими свойствами Марфа Григорьевна обладала в полной мере. В первую очередь - доброта души - не делать зла другим людям, помочь им в трудную минуту. Она не могла обмануть человека, обругать его. Притом что, как и многие девушки того времени, жившие в селе, она не училась в школе, но грамоту освоила сама, схватывала на лету песни, стихи, знала много сказок и преданий. Память у нее была замечательная, да и рассказчицей была исключительной. Не терпела нецензурной брани, крепких слов, сказанных хоть и сгоряча. Кстати говоря, у нас в семье матом не ругался никто, даже мужчины. Так и нам передалось неприятие такой манеры выражаться. Бабушка была христианкой по своей натуре, хотя очень религиозной она не была. Бога поминала скорее по привычке, заложенной в детстве. Церковные писания помнила наизусть, но главное, что она впитала в себя христианские заповеди, которые всю жизнь определяли ее отношения с людьми. И частичку своей доброй души он сумела предать своим детям и внукам. Поэтому, основная ее заповедь - сделать другому добро - стала и нашей.

Подстать ей был и ее муж. И, мне кажется, что, несмотря на тяжелые утраты, почти всех своих детей (из семерых их пережили только двое), они смогли не озлобиться на судьбу и прожить вместе счастливо.

Отец.

Теперь об отце. С того, момента, как в 1941 году мы стали жить вместе и до последних дней его жизни, он был для меня примером. Даже, когда я и мои братья были мальчишками, он не прибегал к диктаторским мерам воздействия. Скорее его влияние было спокойным, ненавязчивым. Казалось, что мы были самостоятельны, без ощущения постоянного надзора. Физически он нас никогда не наказывал. Особенно отец любил малышей, и эта любовь была взаимной. Также и своими поступками он показывал нам, как надо жить правильно: тяги к спиртному и табаку у него не было, окружающий мир, людей, животных он воспринимал доброжелательно и спокойно.

Детям он не мог отказать ни в чем. Помню такой пример. Как ветеринарному врачу совхоза, за отцом была закреплена лошадь для разъездов по фермам. Фермы располагались от центральной усадьбы на расстоянии 20-40 км, а всего их было пять. Ветврачу нужно было обязательно побывать ежедневно на одной-двух, так, что мы видели его обычно рано утром, если уже не спали, или поздно вечером, если еще не ложились. Я помню, что жеребца, на котором он ездил, звали "Мальчик", и вот, когда он выезжал на нем утром, наши и соседские малыши (6-7 человек) старались проснуться и всей ватагой бежали к нему. Он их усаживал к себе на телегу и с километр неспешно катил по дороге, радуясь этой прогулке, не меньше чем малышня. Автомашин, в то время было, раз два и обчелся, так, что прокатиться ребятам на лошади - это был верх блаженства.

Сибирь. Июсский совхоз. Хакасия.

Совхоз Июсский расположен при железнодорожной станции Июс в 40 км от районного центра Шира, в сторону Ачинска. Природа там Сибирская, прекрасная. Поселок расположен в излучине реки Июс. Река Июс является истоком более известной сибирской реки Чулым, которая впадает в р. Обь. Есть две реки Июс белый и черный Июс, сливаясь, они образуют р. Чулым. Реки эти многоводны. Водится и рыба в основном хариусы, таймени, сомы. Вокруг горы скалисты, кое-где покрытые лесом-тайгой. Близ селения протекает небольшая речка под названием Черная речка. Мы ребята ходили на эту речку купаться и рыбачить ставили на ночь крючки с наживкой на налимов. Налим рыба ночная. Утром рано, приходили проверять крючки. Взрослые ставили поперек речки, благо она неширокая, так называемые, по-сибирски - "морды". Это плетеная из хвороста коническая корзина, куда попадала рыба и, затем ее вытряхивали из этой корзины. Попадались в основном хариусы. В окрестностях Июсского совхоза была интересная гора под названием Сундук. Сундук этот представлял собой прямоугольную скалу на верхушке горы, и было большим шиком для ребят взобраться на эту скалу - "побывать на Сундуке". Остальные горы вокруг были не высокие, но скалистые, мы ребята, все их облазили как альпинисты. Вверх подниматься проще, чем спускаться. Между гор, в пойме рек, располагались пастбища для скота и пашни. Хакасы, коренные жители, раньше занимались скотоводством и охотой. Благо возможности для этого были. Скот, в основном лошадей, они пасли круглый год. Зимы в тех местах были малоснежные и лошади копытами, как на севере олени, разгребали снег и доставали старую траву. Рассказывали, что богатые хакасы, скотоводы, так считали свои табуны: выбирали между гор котловину и туда сгоняли табуны. Хозяин забирался на высокую гору и смотрел, если котловина была полностью заполнена лошадьми, значит, все было в порядке - табуны были в сохранности. Если нет, то надо было искать, куда они пропали.

В то время когда мы там жили, такого явления уже не наблюдалось. Разводили в колхозах и совхозах лошадей, овец. Отары овец были также большие, исчисляемые десятками тысяч голов. Коренного населения в Хакасии сейчас меньше, чем русских и других национальностей. В основном хакасы живут в их столице Абакане. Старая столица Хакасии - Аскиз, в южной части Хакасии, ближе к границе с Тувой. Хакасы народ, по-своему талантливый. Особенно красивы их рукоделия из шкур, дохи, унты с узорчатой вышивкой. В Абакане есть их национальный театр. Хакасы склонны к искусству перевоплощения. У них неплохие ставятся спектакли. В том числе на классические темы. Сейчас конечно большое влияние имеет близость с русскими. У них свой язык, литература. Хакасы народ древний, которому много вреда нанесло нашествие татаро монголов Чингисхана. По всем степям Хакасии разбросаны могильники, представляющие собой прямоугольную площадку, по краям которой установлены каменные столбы. Раскопками таких могильников занимаются ученые, студенты Томского университета. Большое собрание древностей Хакасии находится в Краеведческом музее в Минусинске, созданном энтузиастом ссыльным Меремьяниным. Я там был и музей действительно уникален, по своим экспонатам, там есть что посмотреть. Природа Хакасии богата. Богаты и ее недра. Что стоит только Саянский мрамор.

Последний раз я там был в 1992 году. Когда посетил своего брата Анатолия. Был я там вместе с И.Ф. Ревуновым. Считаю, что для него эта поездка была особенно интересна. Я многое видел и знал по прежним годам жизни в Хакасии. Побывали мы с ним в Шушенском, в Ленинском мемориале. На плотине Саяно-Шушенской ГЭС. Сооружение это конечно уникально, впечатляет. Были на добыче золота у старателей.

Тайга богата золотом, железом и другими минералами, кедровыми орехами, дичью, зверями, древесиной. Там относительно мягкий климат. В тайге растут ягоды, черемша, дикий чеснок, противоцинготное, незаменимое средство, правда, с резким запахом, но весьма полезное растение. В Хакасии чистые реки с рыбным богатством.

Война.

Военное время я хорошо помню. Когда началась война, мне уже шел двенадцатый год. В то страшное для всей страны воскресенье я с друзьями с утра ушел в горы. Природа вокруг нашего села была очень красивая, по-настоящему сибирская, мало тронутая цивилизацией. Кстати, в 7 километрах от нас, в местечке Форпост, в Гражданскую войну, располагался отряд под командованием А.П. Гайдара. События, связанные с ним, в этой местности, отражены в книге Б. Климова "Рывок в неведомое" и, позже, в кинофильме "Конец императора тайги".

Когда вернулись в село и узнали о начале войны, мы, ребятишки, в отличие от взрослых, восприняли это восторженно. Ведь чуть ли не каждый день играли в "войну", да и события тех лет - победные бои с Японией, у озера Хасан и Халхин-Гола, высокий авторитет армии в народе, создавали у нас уверенность, что мы быстро победим немцев. Как мы говорили: "шапками закидаем". К сожалению, все это оказалось самообманом, и эйфория прошла очень быстро.

Война показала свои "зубы" сразу после ее начала. Появились трудности со снабжением необходимыми продуктами и вещами, мужчины стали один за другим уходить на фронт. Коснулось это и моих одноклассников - их забирали с осени 1942 года прямо со школьной скамьи, т.к. они были много старше меня по возрасту (разница была в 5-6 лет). Дело в том, что в тех местах ребят в школу направляли уже переростками. А вскоре стали приходить первые похоронки. Часть моих одноклассников тоже не вернулась с войны. Одного парня я хорошо запомнил - хакаса Федота Саражакова - он хоть и вернулся с фронта, но без ноги. Много позднее, в 1970 году, когда я с дочерью и с братом ездил в Сибирь к родственникам, я встретил его на железнодорожном мосту через реку Июс. Мост всегда охранялся. Проходя мимо охранника, я не обратил на него внимания, а он меня узнал и окликнул: "Ты не Емельянов будешь?". Я оглянулся: - "Федот!". Мы обнялись, расцеловались. Память у него всегда была отличная, а сидели мы в школе за одной партой...

Военные годы - суровые годы. Работали тогда все действительно "до упаду", без выходных по 10-12 часов в сутки. Мужчины уходили на фронт, и, как и везде по стране, дома оставались женщины старики и дети.

Отец мой получил "бронь", так как животных в совхозе было десятки тысяч, лечить их было нужно постоянно, а ветперсонала, на пять ферм было, раз два и обчелся. Специалистов из совхозов не брали, их осталось человек пять (кстати, главным зоотехником у нас был брат известного в те времена певца С.Я. Лемешева, жили мы с ним в одном доме через стенку). Совхоз наш являлся подсобным хозяйством военного завода в Красноярске, поэтому бронь распространялась и на работников совхоза. На уборочные работы завод присылал своих работников помогать нам.

Помню и такой эпизод в нашей жизни. Как известно, в начале войны, да и в последствии, в Сибирь выселяли из России многие народности. Первыми мы увидели немцев Поволжья. Их привезли целый эшелон. Дней пять они у нас жили, а затем их отправили дальше. У нас тоже жила одна немецкая семья с двумя ребятишками моего возраста, поэтому мы быстро сдружились. Ребята есть ребята.

Ну, а потом - кого только не присылали: и калмыков, и татар, а в 1945 году после войны с Японией, и пленных японцев.

Отец мой только один раз выезжал на фронт, сопровождая эшелон с лошадьми под г. Волхов. Там он был месяца два и вернулся полный ужасных впечатлений. Мы, затаив дыхание, слушали его рассказы. Но какой бы безнадежной в тот момент ни казалась ситуация на фронте, все равно люди жили с огромным желанием победить. Как и вся страна, мы слушали сводки Информбюро, с болью принимали наши поражения и с огромной радостью любой,… Продолжение »